"Имя Сатаны восходит к еврейсому корню satan,
который означает "противостоять", "быть противником".
Первоначально это слово обозначало просто "врага",
"противника"; такое употребление представлено и в Библии." В
"Потерянном Рае" Мильтон отчасти продолжает данную
традицию, ибо в тексте поэмы Сатана часто называется Врагом
или Архиврагом: "Здесь Враг шагал привольно, словно гриф",
"Гавриил сказал Врагу", "изумленный Архивраг чудовище
бесстрашно созерцал" и т.п. Примечательно однако то, что оба
прозвания начинаются с прописной буквы и значит,
употребляются как имена не нарицательные, но как
собственные. В этом Мильтон занимает промежуточную позицию
между древним "сатан" (сущест-вительное, обозначающее
понятие "противник") и новейшим "Сатана" (имя падшего
Архангела).
Каким же образом
произошла метаморфоза: подмена одного значения другим?
Своим "рождением" Сатана естественно обязан как раз тем, кто
должен был ненавидеть его более всего - религиозным
деятелям. На основе древних текстов и культов многочисленных
языческих богов, эти люди измышляли десятки и сотни демонов.
Чем мотивировано подобное поведение
богословов? Во-первых, при наличии второго, Злого начала
легко объяснялась всякая несправедливость, творящаяся на
земле, а "трансцендентность и благость Бога никоим образом не
могли быть умалены". Выгода дуализма - это элементарная
теодицея. Во-вторых, срабатывал принцип, что, возвеличивая
число противников Господа, люди соответственно
возвеличивают и Его мощь. Так, особенно в Ветхом Завете, сила
Бога выражается не только через его милость, но и через
возможность жестокого наказания. Отсюда вытекает знаменитое
"пошел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто
восемьдесят пять тысяч. И встали поутру, и вот все тела
мертвые" . Действительно благой вестник, особенно для
ассирийского царя Сеннахерима! Сто восемьдесят пять тысяч -
примерная численность французской армии в сражении под
Лейпцигом, самом крупномасштабном столкновении
Наполеоновских войн, а уж в дохристовы времена такое
количество воинов, собранных в один кулак, могли покорить
сотни Иерусалимов. Но не удалось: карающей длани Господа
хватило одной ночи, чтобы разрушить честолюбивые чаяния
Сеннахерима.
Таким образом, Сатана
проник в людское сознание в качестве противника Бога с тем,
чтобы люди, наблюдая за его борьбой с Богом, проникались
величием последнего. Отсюда вытекает, что чем сильнее Враг,
тем сильнее Господь, попирающий этого Врага. Именно поэтому
до своего падения Сатана представлен не просто Архангелом,
но наиболее выдающимся полководцем и доверенным Бога. "Он
управлял всеми, следовшими за Отцом, и нисходил с небес в
преисподнюю, и восходил от низших до самого престола
невидимого Отца. Он оберегал славу, что приводит в движение
небеса...". Мильтон также не отказывает Сатане в силе,
напротив, искусно пользуясь возможностями поэтического языка,
красочно описывает ее:
Сатана
В тревоге, силы все свои
напряг
И словно Атлас или
Тенериф,
Во весь гигантский выпрямившись
рост,
Неколебимо
противостоял
Опасности. Он головой в
зенит
Уперся; шлем его увенчан
был
Пернатым ужасом; сжимал
кулак
Оружие, подобное
копью
И вместе с ним служившее
щитом!
Кроме того Мильтон неоднократно
подчеркивает, что Сатана командует третью небесной рати, при
поддержке которой и поднял бунт. Выходит, каждый третий из -
Тех самых ангелов, что так
нередко,
На праздненствах блаженства и
любви,
Согласным хором пели гимны в
честь
Великого Монарха, как
сыны
Единого, Небесного Отца... -
каждый третий из этих ангелов презрел
"Великого Монарха", "Единого, Небесного Отца" ради Сатаны.
Сей беспрецендентный поступок и неукротимая решимость
восставших бороться с Небом, не покидающая их даже после
страшного поражения и падения в Ад, являются по сути
панегириком Сатане, его личному обаянию и профессиональным
достоинствам, если можно так выразиться. Это значит, что те
ангелы, которых Господь определил ему в услужение, верят
Сатане и он для них величайший авторитет, выше чем
Всевышний!
В этой связи следует
отметить эпизод с серафимом Абдиилом. Когда Сатана
замыслил недоброе, он увел подвластные ему легионы от
Божьего престола к собственной небесной столице (то есть
чертогу Люцифера) и там раскрыл мятежные планы. Абдиил
состоял в числе подвластных Сатане и вместе с другими
выслушал крамольные речи, но -
Он, единый средь лжецов
Несметных, обольщенью не подпал;
Отважный, непреклонный, он сберег
Любовь, присягу, рвенье. Ни пример,
Ни
численность повстанцев не могли
Поколебать его и
отлучить
От истины, хоть
противостоял
Он, одинокий, - всем. Сквозь их
ряды,
Под улюлюканье враждебных
толп,
Он долго шел, насилья не
страшась,
Достойно измывательства
терпел,
К надменным башням, обреченным
рухнуть,
С презрением оборотив хребет.
Поступок Абдиила, бесспорно, достоин
восхищения как по причине своей благостности, так и в
следствие высшей храбрости. И Мильтон восхищается
серафимом и заставляет читателя испытывать подобные
чувства. Можно даже сказать, что Абдиил - один из любимейших
образов поэта, хоть и занимает в поэме второстепенное место.
Ведь не случайно именно Абдиилу Мильтон дарует возможность
нанести первый удар по Сатане и удачно открыть сражение
небесных ратей:
Промолвив, замахнулся, и
удар
Прекрасный не замедлил и как
шквал
Обрушился на гордый шлем
Врага...
Престолы
Мятежные, завидев, что сражен
Из них сильнейший, в бешенство
пришли
И в изумленье. Наши в
торжестве
Издали клич победный,
возвестив
Желанье скорой битвы.
Однако достаточно одного акцента,
чтобы весь эпизод мужественного исхода Абдиила из
Люцеферова чертога зазвучал совершенно по-иному. Ведь "он,
единый средь лжецов несметных, обольщенью не подпал" и
оказался "одинокий всем". Получается, из мириада духов,
находившихся в услужении у Сатаны, лишь один почитал своего
начальника ниже Небесного Монарха и Отца. Не это ли
неоспоримый факт дьявольского величия?
А как выглядит само мятежное войско?
Нисколько не хуже
божественного.
...Сатана успел
В
полете быстром далеко уйти
С полками, словно
россыпь звезд ночных,
Бесчисленными, или
россыпь звезд
Рассветных - капель утренней
росы,
Когда их Солнце в жемчуг
превратит,
Сверкающий на листьях и
цветах.
При описании "враждебных толп"
Мильтон использует самые красочные тона, самое
примечательное, что имеется в
природе.
Итак, до своего падения
Сатана - важнейший и блистательнейший Архангел. Он -
Люцифер, сияющий среди ангелов как ярчайшая звезда среди
прочих. Он велик, но не совершенен, ибо первое как раз и
приводит к окончательной утрате второго. Именно от сознания
собственного могущества Сатана впадает в грех гордыни. "Он
оберегал славу, что приводит в движение небеса, и замыслил
поставить трон своей над облаками небесными и пожелал
уподобиться Вышнему". Или в ином источнике: "Как упал ты с
неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший
народы. А говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд
Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на
краю севера; взойду на высоты облачные, подобен
Всевышнему". Первый фрагмент принадлежит "Тайной книге"
альбигойцев, второй взят из книги пророка Исайи и каноничен.
Как видно, различие между официальной религиозной доктриной
и ересью здесь не наблюдается. Отрывки почти повторяют друг
друга.
Мильтон усложняет дело.
Неудовлетворенный неожиданным и как бы беспричинным
отколом первейшего Архангела от божественного престола,
Мильтон вводит в поэму дополнительную линию, связанную с
образом Бога-Сына. Она заключается в том, что Бог-Отец
возвеличивает Бога-Сына, Мессию, и заставляет всех эфирных
существ присягать Ему на верность. Таким образом Сатана
становится третьим существом в небесной иерархии, чего
потерпеть уже не в состоянии.
Платить
Подобострастья дань и падать
ниц
Перед Одним - безмерно
тяжело;
Но разве не двукратно
тяжелей
Двойное пресмыканье - пред
Всемощным
И Тем, кого Он образом
Своим
Провозгласил?
Зачем же Мильтон выдумывает
подобный сюжетный ход с Богом-Сыном? Уж не затем ли, чтобы
опять-таки обелить Сатану? Ведь отныне у Врага появляется
вполне достойный повод к бунту. Он действует не на пустом
месте, руководимый одной лишь гордыней, а исходит из
определенных понятий о справедливости, ибо он, верно
служивший Богу, вынужден уступать место божественному Сыну.
А ведь Сатана тоже Сын Господа! Сын сильный и до поры
исполнительный, но, очевидно, нелюбимый.
Мятеж таким образом приподносится в
поэме не столько как восстание Сатаны лично против Небесного
Монарха, но как спор двух Сыновей за ближайшее положение к
трону Отца; спор, который неминуемо ведет к тому, что
горделивый Сын не желает мириться с судьбой и вынужден
нарушить волю Отца, бросив Тому вызов.
Положение Сатаны в данном случае
незавидное, ибо он заранее обречен на поражение. Это
объясняется тем, что Бог, во-первых, обладает способностью
наблюдать за всеми действиями своего Врага: "Затем на Ад и на
пучину Он воззрел Окружную, приметил Сатану: меж башнями
Небес и царством Ночи парил скиталец в сумрачной среде...";
во-вторых, битва происходит на небесах, где хозяин Бог, и это
позволяет в нужный момент раскрыть "мрачный зев,
чудовищный, зияющий провал" в адскую бездну; наконец, в-
третьих, Бог обладает двукратным численным превосходством и
однозначным перевесом в огневой мощи, ибо у Него есть
небесные громы.
Сила Бога не
нуждается в прославлении. Она столь велика, что достаточно
малейшего вмешательства с Его стороны, чтобы треть
ангельских легионов, то есть все бунтовщики, несмотря на
дьявольский ум их военачальника, были совершенно
разгромлены. Небесное сражение длится в течение трех суток
только потому, что Господь попускает Сатане удержаться в
первый и восторжествовать во второй день битвы, чтобы тем
горше оказалось затем поражение. В людской истории имеются
подобные аналоги. Так "в ходе сражения под Кунерсдорфом был
момент, когда Фридрих II отправил гонца в Берлин с известием о
разгроме русских войск. Но те выстояли и победили, чем глубоко
уязвили прославленного германского полководца, едва не
покончившего жизнь самоубийством". Тоже самое случилось с
Наполеоном под Ватерлоо. Как известно, данное сражение стало
последним для французского императора.
Однако, несмотря на страшнейший
удар, Сатана стойко переносит его. На то он и дух, а не
смертный человек. Очутившись в Аду, он все равно готов к
борьбе и говорит собрату по несчастью
Вельзевулу:
Но знай, к
Добру
Стремиться мы не станем с этих
пор.
Мы будем счастливы, творя лишь
Зло,
Его державной воле
вопреки.
И если Провидением
своим
Он в нашем Зле зерно Добра
взрастит,
Мы извратить должны благой
исход,
В Его Добре источник Зла сыскав.
Фактически, этим желанием павшего
Архангела объясняется вся коллизия "Потерянного Рая", то есть
причина, по которой Сатана соблазняет Еву, а вместе с ней и
весь род человеческий.
Здесь может
показаться странным, но Бог, предвидящий все замыслы своего
Врага на несколько ходов вперед, использует оружие Сатаны
против него самого. В результате образуется странная цепь:
благое деяние Бога; попытка Сатаны извратить сие деяние; и в
конечном счете торжество Добра, ибо сама попытка его
извращения ведет к его торжеству. Образ мильтоновского
Сатаны в этом близок к гётевскому Мефистофилю, который на
вопрос "ты кто?" - отвечает:
Часть силы
той, что без числа
Творит добро, всему желая
зла.
В бесполезности своей работы и
Сатана, и Мефистофель подобны античному Сизифу. Таково их
проклятие, и оба вполне страдают. Мефистофель открыто
заявляет: "Мой ад везде, и я навеки в нем". О Сатане Мильтон
пишет:
Сомнение и страх язвят
Врага
Смятенного; клокочет Ад в
душе,
С ним неразлучный; Ад вокруг
него
И Ад внутри. Злодею не уйти
От Ада, как нельзя с самим собой
Расстаться.
Проклятие Сатаны в том, что он -
непримиримый борец, неудачливый пародист божественного
величия, заведомо обреченный на поражение. "Если дьявол как
Люцифер пал в начале мира, то дьявол как Сатана падет в его
конце". Однако значит ли это, что тем самым действие
проклятия будет прекращено? Скорее всего нет, ибо "идея о том,
что демоны не имеют никакой надежды на спасение... и
подлежат, вместе с грешниками, вечному наказанию в аду,
довольно рано стала догматом христианства. Уже Второй
Константинопольский Собор (553) осудил в девятой анафеме
тех, кто утверждает, что наказание демонов и людей не будет
вечным". Более того, господствовала мысль, что подлинная-то
кара для Сатаны начнется после Страшного суда. "Теория такого
отлучения разработана, в частности, у Максима Исповедника
(ок.580-662), который считал, что в книге Иова Сатана не
"представал" перед Богом, но, поскольку Бог - повсюду, всегда
был в его присутствии; после же Страшного суда мукой Сатаны
станет вечное отлучение от Бога, от реальности, от всякого
бытия, - и это в момент, когда вся тварь радостно воссоединится
с Богом." Правда, в то же время Ориген в трактате "О началах"
полагал, "что ни одно Божье творение, даже Сатана, не может
лишиться свободы до такой степени, чтобы оказаться вне
искупления. Ад не вечен, ибо Бог не может оставить ни одно из
своих творений; путь искупления для каждого может быть
долгим, но Бог терпелив, ибо уважает чужую свободу."
Ясно одно - с падением Сатаны
настанет конец мира. Не будь Архиврага, не было бы того, на
ком Бог мог бы демонстрировать свою мощь. Мир, как он есть,
без противоборства просто немыслим, и видный религиозный
деятель XYI в., первый иезуит Игнатий Лойолла справедливо
полагал, что человек, убежденный в том, что у него нет врагов,
находится в наиболее пагубном и опасном
положении.
Искупи Сатана свою вину,
изживи проклятие, и мир исчезнет, придет в состояние высшей
гармонии и растворится в Боге, всемогущем и
всеведующем.
Всеведение Бога, значит
ли оно, что еще до возвышения Мессии над иными жителями
небес, Он предвидел реакцию Сатаны и последующий бунт? Да,
ибо Господу был выгоден этот мятеж, и Он сам аргументирует
почему, обращаясь к Сыну уже в разгар военных
действий:
Дикие дела
Свершаются на Небе и
грозят
Вселенской гибелью. Два дня
прошли,
Но третий - Твой! Тебе определил
Я этот день, терпел до сей поры,
Чтоб слава окончания
борьбы
Твоя была; побоищу
предел
Единый Ты возможешь
положить:
Такую благость и такую
мощь
Я влил в Тебя, что Небеса и
Ад
Признают несравненное Твое
Могущество. Я этот гнусный
бунт
Направил так, чтоб Ты Себя
явил
Наследником достойным и Царем...
Выходит, всевидящий Бог предугадал
"гнусный бунт" и, руководствуясь своим всесилием, "направил"
его в должное русло. Ценой двухдневной схватки Ангелов на
третий день Господу удалось, во-первых, унизить Сатану, когда
тот мнил себя победителем, а во-вторых, возвеличить Мессию.
Получается, что, когда Сатана только решил поднять восстание,
на него уже пало проклятие, ибо он почитал, что выступает
против Бога, а на самом деле действовал в соответствии с Его
волей.
Дьявол неоднократно искушал
Бога-Отца и Сына, но в данном случае они как бы поменялись
местами, ибо в "Потерянном Рае" Господь выступил в роли
искусителя, предоставив Сатане серьезный повод к отколу. А
тот, хоть и велик, но, в отличие от Творца, не совершенен, а
потому, в отличие от последнего, оказался не в силах побороть
искушение и, обуреваемый гордыней, поднял восстание. Да и
дьявольская гордыня понимается в данном случае иначе: не как
стремление к абсолютной власти и уподоблению Создателю
(Сатана достаточно разумен, чтобы понимать несостоятельность
любых подобных попыток), но как желание получить блаженство
и спасение собственными силами, "иметь это благодаря
достоинствам своей природы, а не благодаря Божьей помощи и
с Божьего соизволения". У Мильтона наличествует и этот мотив,
ибо в одном из своих монологов Сатана
говорит:
Я, вознесенный высоко,
отверг
Любое послушанье,
возмечтал,
Поднявшись на еще одну ступень,
Стать выше всех, мгновенно сбросить с
плеч
Благодеянья вечного
ярмо
Невыносимое. Как тяжело
Бессрочно оставаться
должником,
Выплачивая неоплатный долг!
Итак, Сатана низвергся в Ад вместе с
верными ему легионами, однако "он и падший был велик". Это
объясняется тем, что Архивраг является творением Бога, хоть
сам иногда склонен дерзновенно сие
отрицать:
Мы времени не ведаем,
когда
Нас не было таких, какими
есть;
Не знаем никого, кто был до
нас.
Мы саморождены,
самовозникли
Благодаря присущей нам
самим
Жизнетворящей силе...
Сатана творение, более того, - очень
важное творение. Он сравним с Божьей тенью: темный,
неотступный, выступающий тем явнее, чем более света (Добра)
вокруг, и собственными поступками пародирующий деяния Бога.
Следует отметить, что у Сатаны и
впрямь извращенный вкус. Пользуясь способностью ангелов и
демонов перевоплощаться или вселяться в тела, он принимает
образы самых безобразные. Например, искушая Еву, входит в
змея. У Мильтона мотив дьявольской безвкусицы усиливается
еще одним эпизодом: желая соблазнить Еву во сне, Сатана спит
у ее уха "в жабьем виде". Подобная расположенность Сатаны к
пресмыкающимся приводит в конце концов к тому, что Бог в
финале "Потерянном Рае" превращает его и все его окружение в
змей.
В "Тайной книге" альбигойцев
наличествует следующая фраза: "Отец Мой [то есть Бог-Отец]
преобразил его [Сатану] за гордыню его, и отнят был от него
свет, и стал облик его, как железо раскаленное, и как у человека,
стал весь облик его; и увлек он хвостом своим третью часть
ангелов Божиих и был изгнан от трона Божия и от устроения
небесного". У Сатаны появляется в данном случае "хвост", а в
Венской рукописи той же "Тайной книги" и вовсе семь хвостов -
опять-таки атрибут змея или дракона, существа из архаики,
жуткого и противного человеческой природе. Однако в том же
фрагменте облик Сатаны сравнивается с обликом
человека!
Затем в "Тайной книге"
следует сцена создания мира. Как же он создается? Кем?
Богом? Нет - Сатаной! "Тогда воссел [Сатана] на тверди и
повелел ангелу, который был над воздухом, и тому, который был
над водами [т.е. другим падшим ангелам], и подняли они вверх, в
воздух, две части вод, а из третьей части создали пятьдесят
морей, и свершилось разделение вод по предначертанию
невидимого Отца... Из камней [Сатана] создал огонь, а из огня -
все воинство и звезды. Из них создал он ангелов ветра,
служителей своих, по образу Вышнего устроителя, и создал
громы, дожди, град и снег, и послал на них ангелов - служителей
своих." Примечательно то, что помимо функции творца земного
мира, всех природных явлений, зверей, птиц и т.п., Сатана у
альбигойцев получает власть порождать ангелов. "Затем
придумал [Сатана] и сотворил человека по своему подобию..."
Тут невольно напрашивается вопрос, не равен ли в таком случае
Враг самому Богу?
Альбигойское, или
катарское, учение католическая церковь признала страшнейшей
ересью и первая половина XIII в. была отмечена жестокими
походами на Лангедок - область, подверженную наибольшему
влиянию альбигойцев. Безжалостная война велась до полного
искоренения учения. 12 апреля 1229 г. поддерживавший
еретиков граф Тулузский Раймунд YII был вынужден повторить
поступок германского императора Генриха IY - босым и в одной
рубашке просить публично покаяния у папских легатов. Он также
некоторое время держался пленником и в итоге потерял две
трети своих владений. Однако и на том борьба не завершилась.
В 1243-1244 гг. оборонялась еще крепость Монтегю - оплот
катаров в горном Лангедоке.
Многолетняя война бесспорно
свидетельствует об острейших противоречиях между
католической и альбигойской религиозными доктринами.
Впрочем, последние, хоть и полагали, что мир создан дьяволом,
ни в коем случае не являлись поклонниками последнего. Он
носит у них устойчивый эпитет "негодный". Если внимательнее
взглянуть на эпизод творения мира по "Тайной книге", можно
отметить следующее положение, что все, описываемое там,
"свершилось... по предначертанию невидимого Отца...". Таким
образом и у альбигойцев отстаивается тот принцип, что Сатана
действует по воле Господа, созидая, хотя, по идее, должен был
бы разрушать.
Отсюда вытекает
противоречивость и неоднозначность Сатаны. Отсюда
несогласованность на протяжении всей поэмы Мильтона двух
мотивов - "утверждение Добра и Благости, воплощенных в Боге и
небесном воинстве, и дух мятежа, непокорства, столь
выразительно и сочувственно представленный в образе Сатаны.
Мильтон, конечно, нашел формальное решение этого
противоречия. У него Сатана и силы Ада посрамлены,
побеждены и повергнуты во прах. Но, как и в некоторых других
произведениях мировой литературы, главное впечатление
определяется не развязкой, не финалом, а вершинными
моментами действия, а к числу их несомненно принадлежат
сцены, выражающие дух восстания."
Действительно, "вершинные моменты
действия" едва ли не все связаны с Сатаной, начиная от
небесной битвы, Геенского собора и кончая искушением Евы.
Мильтон-протестант, должно быть, и сам ощущал это, а потому,
будто устыдившись, в конце "Потерянного Рая" переметнул свое
и читательское внимание на Адама, ангелов, Бога и объекты, не
омраченные тенью злого гения. Так, например, появляются
вообщем-то не относящиеся к сюжету рассуждения об
астрономических светилах. Образ Сатаны в результате отходит
на задний план, однако дьявол остается дьяволом. Он вызывает
уважение хотя бы своей непримиримостью -
Здесь наша власть
прочна,
И мне сдается, даже в бездне власть -
Достойная награда. Лучше
быть
Владыкой Ада, чем слугою Неба!
Но чем больше эта непримиримость, тем
больше грех.
И новое несоответствие.
Будучи одним из идеологов английской революции XYII в.
ближайшим сподвижником Оливера Кромвеля, разве мог
Мильтон хоть чуточку не сочувствовать мятежнику Сатане в его
стремлении к свободе, в бунте против Небесного Монарха?
Кажется, выше было приведено достаточное количество
доказательств относительно того, что поэт подспудно пытался
обелить Архиврага. Он писал о его ничтожестве и в то же время
замечал, что "хоть блеск его небесный омрачен, но виден в нем
Архангел". Сатана у Мильтона злодей и поднимает "гнусный
бунт", но при этом за ним следуют миллионы, ибо верят ему.
Сатана - блестящий полководец-новатор, о чем свидетельствует
изобретение им артиллерии.
Мгновенно
Небо заревом зажглось
И тотчас потемнело от
клубов
Густого дыма из глубоких
жерл,
Что диким ревом воздух
сотрясли,
Его раздрали недра и,
гремя,
Рыгнули адским пламенем и
градом
Железных ядер и цепями
молний...
Наконец, Сатана - превосходный
оратор, чьи монологи подлинно впечатляют. Нельзя не отметить
того момента, что саму поэму "Потерянный Рай" Мильтон начал
писать именно с монолога Сатаны "В сиянье славы царского
венца...".
Впрочем, в этой череде
сплошных несоответствий, в несогласованности двух мотивов
нет ничего противоестественного, ибо мир по сути своей
противоречив. Не только поэт Мильтон, но и все люди томились
и будут томиться сомнениями, противоречиями, угрызениями и
т.п. до тех пор, пока мир не придет в состояние гармонии. Пока
не исполнится пророчество Иисуса: "Я видел сатану, спадшего с
неба, как молнию..."
Библиография.
Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового
Завета.
Джон Мильтон. Потерянный
Рай. М., 1976.
Тайная книга
альбигойцев, вопросы Иоанна на тайной трапезе Царя
Небесного. "Наука и религия", 1992, №
4,5.
А.Е.Махов. Сад демонов, словарь
инфернальной мифологии Средневековья и Возрождения.
М.,1998.
Г.Ч.Ли. История инквизиции в
Средние века.
М.,1994.
Цитируемая
литература.
Русская
военная история в занимательных и поучительных
примерах. М.,1996.
И.В.Гёте. Собр.
сочин., т.2, М.,
1976.
